Бурмистров согласно кивал и делал пометку в списке экипажа, кто-то просился на новые пароходы — и Бурмистров обещал сделать это. Двое попросили перевести их работать на берег и получили согласие. А боцман, старый морской волк Горлов Василий Серафимович, неожиданно для всех попросил отставки.
— Я дважды уже тонул, Николай Иванович. Первый раз — когда немцы торпедировали «Стрелу» у Медвежки… Двое нас тогда только и осталось, я да буфетчица Полина… Второй раз…
— Знаю, Василий Серафимович, знаю про второй раз, — тихо перебил боцмана Бурмистров.
— Второй раз, — тем же ровным голосом продолжал боцман, — тонули вместе с вами и с Ардальоном Семеновичем, когда на мину напоролись у Святого Носа… Тоже спаслись немногие, двенадцать из сорока восьми… Стар уж, тяжело такие катавасии, как эта последняя, переносить стал. Сердце сдает, — виновато закончил он.
Бурмистров тронул его за плечо и проговорил:
— Я понимаю тебя, Василий Серафимович. Ты послужил флоту честно, как дай бог каждому из нас служить. Только зачем увольняться из флота? Пойдешь в мореходку учить молодежь? Очень твой опыт пригодится там.
— Ну, какой я учитель? — смущенно сказал боцман.
— Не учителем, а руководителем морской практики курсантов. Зимой будешь учить их матросскому делу, а летом — хочешь в отпуск иди, а хочешь с курсантами на практику, на учебном корабле пару месяцев поплаваешь.
— Подумаю, — серьезно ответил боцман.
— А вы, Тимофей Андреевич? — повернулся к Таволжанову Бурмистров. — Вы бы куда хотели? Отдыхать?
— Нет. Я хочу работать на судне.
— «Таврида» становится на капитальный ремонт, надолго. Что вам, молодому, торчать на ремонте? — грубовато сказал Бурмистров, сосредоточенно разминая папиросу.
Тимофей растерянно посмотрел на него.
— Но ведь можно на какой-нибудь другой пароход направить… — неуверенно начал он.
— Почему на какой-нибудь? — весело сказал Бурмистров. — Нам такие отличные штурманы нужны не на какие-нибудь пароходы, а на самые лучшие, на самые большие.
Тимофей выжидательно смотрел на начальника. Шулепов покосился на Бурмистрова и вдруг озорно подмигнул Тимофею и улыбнулся ободряюще.
— Вот передо мной лежит заготовленный текст приказа о вашем назначении, штурман Таволжанов, — весело продолжал Бурмистров. — Я так и ожидал, что вы попросите направить вас на пароход. Так вот, я беру ручку, — он взял ручку, — и подписываю, — он подписал, — приказ о назначении штурмана Таволжанова старшим помощником капитана дизель-электрохода «Россия».
У Тимофея захватило дух. Это же наше новейшее судно, построенное в Англии! Оно еще и сейчас стоит там на заводе…
— Пойдете принимать «Россию» на «Ельце». Он через пару дней отходит. Так что готовьтесь, товарищ старпом. Будем встречать вас в Мурманске после первого рейса «России» из Ливерпуля во Францию и Голландию. Желаю вам и впредь нести службу столь же безупречно, как и на «Тавриде».
— Я буду стараться, — проговорил Тимофей и спросил: — А кто капитан на «России»?
Бурмистров достал из папки документы и показал:
— Капитан вчера утвержден. Шулепов Ардальон Семенович.
Тимофей расплылся в улыбке.
— Спасибо, Николай Иванович!
Вместе с Тимофеем получили назначение на «Россию» еще двенадцать моряков из бывшего экипажа «Тавриды». Тимофей растроганно смотрел на них и радовался тому, что на новом дизель-электроходе около него будут эти ребята. Такие не подведут.
…Марина обрадовалась назначению Тимофея. Она поняла сразу, как много значит оно для него и видела, что сам он ждет такой же радости и от нее. Но она была женщиной, и, как всякой женщине, ей было горько сознавать, что новое назначение означает и новые долгие разлуки, опять ожидания, опять одиночество… Но нет, гони горькие мысли прочь, ты же сама хотела делить пополам с ним и радость и горе! Так вот, пусть он увидит твою радость! А то, что через день он уйдет в море и надолго, — что ж, ты знала это, ты должна быть готова к долгим ожиданиям, ты же жена моряка… «Я не заплачу, я научусь глотать свои слезы, научусь терпеливо ждать…»
— Марина, ты жди меня.
Она молча кивнула.
— Я буду тебе каждый день радиограммы слать…
Она опять кивнула:
— А я письма твои читать буду. Каждый день по письму… И ждать тебя буду. Очень буду ждать! Нам так мало пришлось побыть вместе. Но и не жалуюсь, я готова ждать, лишь бы ты не забывал меня.
— Уж я-то не забуду тебя. Я все время буду идти к тебе и думать о тебе.
— И я… все время идти к тебе и думать о тебе.
* * *
Тимофей стоял на мостике «Ельца» и, пока пароход убирал швартовы и медленно выходил из ковша, все смотрел на причал, где осталась Марина. Она не махала платочком, руки ее крепко сжимали воротник пальто, и так стояла она, одинокая и неподвижная, напряженно следя за неторопливыми маневрами парохода, на котором уходил в рейс ее муж, ее найденная трудная любовь.
…Тимофей сунул руку в карман, и пальцы нащупали конверт. Он достал его, открыл и развернул лист бумаги.
«Тима, родной мой. Знай, где бы ты ни был — я всюду буду с тобой твоей тенью. Я люблю тебя, люблю, люблю… Я живу надеждой и ожиданием. Куда бы ты ни позвал меня — знай, все брошу и прилечу к тебе, только позови. Я ни о чем не жалею и жду тебя. Я как молитву повторяла каждый вечер: «Я люблю его, пусть он узнает об этом и полюбит меня». И ты узнал об этом, и ты любишь меня. Спасибо тебе, родной мой. Ты оставил мне пачку писем. Я хочу, чтобы и у тебя в рейсе было мое письмо и ты иногда бы читал его и вспоминал меня. Целую тебя крепко и много раз. Твоя Марина».
Тимофей бережно сложил листок и спрятал его во внутренний карман кителя.
«Спасибо тебе, Маринушка, мне теплее будет в этом
